Укрощение льда Нина Жук: «Мы были преданы фигурному катанию до самозабвения»

— Нина Алексеевна, вы помните войну? Блокаду Ленинграда?

— Конечно, помню. Правда, мне к началу войны было шесть лет, и что-то я помню смутно, потому что в том возрасте я просто не понимала, что происходит. Я вообще считаю, что нынешние дети — я даже по своей внучке Соне сужу — гораздо умнее и более развиты, чем были мы. Очень сейчас сожалею о том, что, пока были живы родственники, я никого не расспросила о своих родителях: кто они были по профессии, какими были людьми и откуда наши корни. Моя мама умерла еще до войны, когда мне было пять лет, а папа погиб на войне, и мы с братом остались на руках у мачехи. Правда, во время блокады Ленинграда нас, детей, эвакуировали к бабушке в Ярославскую область, под Углич, где мы жили до конца войны. Потом мачеха забрала меня в Ленинград, а брат отслужил в армии и затем тоже вернулся домой.

— А как вы начали заниматься фигурным катанием?

— Мне было 15 лет, я окончила школу и думала, куда идти дальше учиться. Соседи по нашей коммунальной квартире посоветовали мне поступать в физкультурное педагогическое училище. И вместе с двумя школьными подружками — Галей Хоменко и Валей Тарощиной — мы подали заявления. Но чтобы туда поступить, надо было заниматься каким-то видом спорта, и мы записались в секцию художественной гимнастики. Мы поступили, начали учиться, и где-то в сентябре со стадиона «Динамо» к нам пришел тренер по фигурному катанию Сергей Логинов — набирать ребят в секцию фигурного катания. И мы вместе с подругами в нее записались, стали ходить на каток. Конечно, из секции художественной гимнастики нам пришлось уйти (до сих пор помню обиду тренера), потому что было бы невозможно все эти занятия спортом совмещать с учебой.

— То есть вы впервые надели коньки и вышли на лед в 15 лет?

— Да. Сначала я занималась одиночным катанием и мне все нравилось. Но как-то получалось так, что я постоянно пересекалась с парным катанием. Все началось с того, что мой тренер Петр Петрович Орлов однажды сказал: «Нина, мы с тобой завтра выступаем в паре». Я ему отвечаю: «Как это возможно, если мы даже держась за руки вместе ни разу не ездили?» Он мне говорит: «А я буду тебе говорить, что надо делать, а ты просто делай». Представляете? И вот мы начали выступать. Он мне действительно всю дорогу говорил: вот сейчас делаем волчок, а сейчас встаем в ласточку — и так до конца программы. Выступили и даже 2-е место заняли. (Смеется.)

— Но, как я понимаю, на этом история с парным катанием не закончилась?

— Нет. Потом были какие-то соревнования, на которых для зачета должна была выступать пара, и Петр Петрович познакомил меня со Станиславом Жуком, которого привел, чтобы поставить нас вместе. Стас тогда учился в физкультурном техникуме, где занимался коньками и хоккеем, но решил попробовать себя в фигурном катании. Он пришел к нам на стадион, и его определили в парное катание. А я вообще не хотела заниматься парным катанием, потому что мне тогда казалось, что для одиночника все эти пары или танцы — понижение в статусе. Короче, я была сильно против и сказала Орлову, что в паре кататься не буду, лучше брошу фигурное катание вообще, и ушла с катка. Целых три дня на каток не ходила, но потом вернулась, и мы начали заниматься. Это было в 1954 году. Правда, тогда можно было одновременно и в парном, и в одиночном разряде выступать, так что какое-то время я каталась и там и там.

— Когда вы начали кататься со Станиславом, вы догадывались, что встретили свою судьбу?

— Нет, конечно. Мы были просто партнерами по фигурному катанию. Вначале даже никаких обоюдных симпатий не было: тренировались вместе, и все. Потом, когда уже стали ездить на соревнования, тогда и чувства появились. А до этого мы даже на свидания не ходили, одно только фигурное катание между нами и было. В училище занятия заканчивались около трех часов, и мы сразу же бежали на каток «Динамо». Все тогда катались на улице, и на льду можно было оставаться до 12 ночи, пока не выгонят.

— Когда я изучала вашу биографию, то удивилась, какой быстрый у вас был прогресс: впервые поехали на чемпионат Европы в 1958 году и сразу же стали серебряными призерами чемпионата. Как вы сумели столь быстро получить такой результат?

— Я не знаю. Может быть, потому, что мы фигурному катанию отдавались полностью. В училище я еще занималась акробатикой, даже делала какие-то успехи, и тренеры советовали сосредоточиться на этом виде спорта. Но я уже обожала фигурное катание. Когда мы начали кататься со Стасом, мой акробатический опыт очень пригодился. Мы делали всевозможные поддержки в зале, а потом переносили их на лед. В результате мы начали первыми делать поддержки на вытянутых руках. Когда мы это показали на первых международных соревнованиях, то все были поражены. Дело было в Австрии на чемпионате Европы, судьи не знали, как им оценивать нас, а газеты буквально на другой день вышли с заголовками: «Русские показывают на льду запрещенную акробатику». И Международный союз конькобежцев принял решение, что эти элементы опасны, и запретил их. Правда, мы все равно продолжали их делать, хотя нам каждый раз за это снижали оценки.

— Вы это делали из принципа?

— Нет, мы просто не понимали, почему эти поддержки запрещены, ведь нам было нетрудно их делать. Мы со Стасом очень дружили с чешскими фигуристами Верой Суханковой и Зденеком Долежалом, которые тоже катались в паре. И вот Станислав их однажды спрашивает, почему нам судьи не засчитывают поддержку за бедро, которая считается самой опасной. Зденек подумал и сказал: «Потому что вы единственные в мире ее делаете. Вот когда все начнут делать, то судьям деваться будет некуда и поддержку вам засчитают». Так и вышло. Следом за нами шли Белоусова и Протопопов, которые начали делать высокие поддержки, потихоньку другие пары тоже стали пробовать их, так что судьям пришлось смириться.

— Насколько я знаю, вы были в числе первых советских фигуристов, которые приняли участие в Олимпийских играх 1960 года. Расскажите о своих впечатлениях.

— Мы были первыми фигуристами, принявшими участие в чемпионате мира в 1958 году, а также первыми фигуристами, поехавшими на Олимпийские игры в 1960 году. Фигуристы нашей страны не выступали на Играх с 1908 года — с тех самых пор, как Николай Панин выиграл золото в Лондоне. То есть на Играх нас не было 52 года. Тогда на все международные соревнования мы ездили без тренеров, потому что на всю команду причитался только один руководитель делегации. Мы со Стасом стали шестыми на Олимпиаде в Скво-Велли (США). Тогда организация соревнований была совсем иной. Современным спортсменам и болельщикам даже трудно представить, наверное, что рядом со льдом на пол ставился проигрыватель с пластинками, чтобы музыку было слышно. Но мимо по полу постоянно ходили, и иголка соскакивала с дорожки, отчего музыка прерывалась. Еще я помню, что, когда соревнования завершились, всех спортсменов расселили по американским семьям. Мы со Стасом приходим в дом, куда нас определили, нас хозяева встречают и говорят: «Ой, надо же, а вы такие же, как и мы!» Мы удивляемся и спрашиваем, что они имели в виду. Оказывается, они были уверены, что мы ходим в лаптях и что придем в гости чуть ли не с медведем. (Смеется.)

— Их удивило, что в 1960 году советские спортсмены были одеты и причесаны так же, как они?

— Да, и это понятно. Конечно, в лаптях никто не ходил, но у нас в стране действительно не было каких-то вещей, в отличие от Европы и Америки. Например, у нас нельзя было найти эластичный материал, и пошив костюма превращался в большую проблему. У мужчин костюм представлял собой классический фрак с брюками, и если партнершу приходилось поднимать на вытянутой руке, то он мог треснуть по швам. Поэтому портнихи мудрили с какими-то ластовицами и вставками, чтобы этого не происходило. Не легче приходилось с одеждой и фигуристкам: например, из-за отсутствия колготок чулки пришивали прямо к спортивным трусам. Я помню смешной случай, который произошел с нами в Давосе на самом первом нашем чемпионате Европы. Мы откатали программу и ушли переодеваться. Только сняли костюмы и коньки, как объявляют, что наша пара приглашается на пьедестал. А мы в «разобранном» состоянии! И вот мы со Стасом начинаем лихорадочно одеваться, а у меня застежка на платье — 60 крючков по спинке, потому что молний в нашей стране тогда просто не было. Да и платья мы шили сами, сами их и блестками обшивали. Так вот, у меня сохранилась фотография, где все стоят на пьедестале в коньках, а мы — без, потому что пока все 60 крючков на платье застегнули, коньки надеть уже не успели.

— Вот еще такой факт вашей биографии: в 1960 году вы занимаете 6-е место на Олимпиаде, в 1961 году вы становитесь чемпионами СССР и в тот же год заканчиваете с любительским спортом, уходите в балет на льду.Почему? Вы же всего семь лет прокатались, и понятно, что были способны кататься еще.

— Дело в том, что в 1961 году должен был пройти чемпионат мира в Праге (Чехословакия), но его отменили, потому что произошла авиакатастрофа и вся американская команда по фигурному катанию погибла. Мы были очень хорошо подготовлены к этому чемпионату, но вот так случилось. После этого к нам в Ленинград на гастроли приехал московский балет на льду, и мы познакомились с хореографом Татьяной Александровной Сац, которая попросила нас помочь солистам балета с техникой скольжения. Мы согласились, ходили каждый день на их тренировки, подружились с Татьяной Александровной, и она мало-помалу уговорила нас прийти работать в балет. Мы со Стасом закончили спортивную карьеру, так и не став заслуженными мастерами спорта.

— Почему? Вы же трижды завоевывали серебро на чемпионатах Европы?

— Да, мы просто мастера спорта СССР. Надо было подавать какие-то документы, а мы постоянно тренировались, соревновались — короче, никто нам вовремя не подсказал. Это сейчас Федерация документы на звания сама оформляет, а тогда такого не было.

— А почему в балете вы проработали недолго?

— Мы отработали где-то четыре сезона. Дело в том, что к тому моменту, когда мы поступили в балет, Стас уже тренировал свою сестру Татьяну в паре с Александром Гавриловым. Он даже иногда пропускал гастроли, чтобы готовить их к соревнованиям. И когда у них начались серьезные выступления, мы решили уйти из балета на тренерскую работу. А Петра Петровича Орлова в это самое время пригласили в Москву, в ЦСКА, где открыли новый каток для фигуристов, он там создал группы, а потом пригласил нас со Стасом. Стас остался в Москве, а Орлов уехал обратно в Ленинград.

— А Петр Орлов был вашим тренером от начала и до конца? Каким он был человеком и специалистом?

— Петр Петрович тренировал Игоря Москвина и Майю Беленькую, Наталью Шевелеву и Валентина Захарова, Лидию Герасимову и Юрия Киселева, а также Людмилу Белоусову и Олега Протопопова. Разные люди описывают его по-разному, но вообще он был очень добрым человеком, знающим фигурное катание. Сам он был учеником Панина. Он мог вращаться в волчке и читать газету. (Улыбается.) И вращался по 50 оборотов уже в те времена. У него был талант видеть перспективу фигуриста: он мог сразу сказать, будет ли результат. И вот к Станиславу это видение тоже перешло: он умел составить идеальную пару.

— Нина Алексеевна, а почему вы не тренировали парников, а работали только с одиночниками?

— Мне больше нравились одиночники. Да и сейчас одиночное катание нравится больше.

— Среди ваших учеников есть очень известные люди: фигуристка Анна Кондрашова, судья Марина Саная, тренер по танцам на льду Светлана Алексеева. Какими они были учениками?

— Они были очень хорошими учениками, раз добились таких высот в фигурном катании. Вот Светлана Алексеева каталась в моей группе самого первого набора. У нас лед всегда был поделен на три части, чтобы три группы могли кататься сразу. Помню, подъезжает ко мне Виктор Рыжкин, который тренировал танцоров на льду, и просит меня отдать Свету в танцы, поставить с Сашей Бойчуком. Она там прыгает вовсю, ничего не подозревает, я подзываю ее и говорю: «Света, иди в танцы». Она перешла на другую часть поля, катается с Бойчуком, а сама все в нашу сторону на тренировке смотрит, что мы там делаем. Вот так все было. Светлана стала очень хорошим специалистом в танцах на льду, столько пар воспитала.

А Марина Саная каталась у меня с пяти лет. Когда она в первый раз пришла ко мне на тренировку, я ей дала задание, а сама пошла группу тренировать и забыла про нее. Мы тренировку закончили, ушли в раздевалку, собрались уходить домой. Я выхожу, а она на катке одна все это упражнение делает. Я была поражена. Сразу предложила у меня заниматься. Она самая юная в истории фигурного катания участница Олимпиады: в 13 лет приняла участие в Играх в Саппоро (Япония) в 1972 году.

С Анной Кондрашовой тоже была своя история: она стала мастером спорта, попала в сборную Союза, ее начали посылать на сборы, которых тогда проводилось очень много. Я как тренер должна была сопровождать ее, а у меня в это время дочь Марина поступила в хореографическое училище, и нам пришлось ее определить в интернат при училище, чтобы мне можно было работать. Марина два месяца прожила в интернате, и у нее сильно ухудшилось зрение, потому что лампочки в классах, где они домашнюю работу делали, еле-еле светили. И мне пришлось выбирать между своей спортсменкой и своим ребенком. Я выбрала дочку, а Аню передала Эдуарду Плинеру.

— Ну, эта история в целом хорошо закончилась. Анна стала известной фигуристкой, а ваша дочь — известной балериной.

— Да, Марина 23 года оттанцевала в Театре им. К.С.Станиславского и уже на пенсии.

— Все вспоминают Станислава Алексеевича Жука в том ключе, что он был фанатом фигурного катания. Семейной жизни это мешало?

— Мы тогда, наверное, все такие были. Мы были преданы фигурному катанию до самозабвения: жили работой, изобретали новое. Еще когда мы сами катались, то вся техника была построена не на учебниках, а на ощущениях. Прыжки делали, как кому было удобно, кто как чувствовал, главное — зайти с определенного хода и выехать на одной ноге. Тогда не говорили слова «сгруппируйся», «махни ногой туда» или «зажми вот так плечо» — все было по-простому. Стас, начав тренировать, и днем и ночью думал о своих спортсменах.

Помню, он на сэкономленные в командировках карманные деньги купил камеру, чтобы снимать тренировки. И как только мы приходили домой, он садился просматривать запись, изучал каждое движение, причем пленка не только прокручивалась вперед, но и задом наперед, чтобы увидеть, какие шаги получаются в этом случае. Я тут недавно посмотрела запись катания Александра Фадеева, у него была программа на русские мелодии, и была поражена, какие интересные шаги он делал. Сейчас таких не делают, подзабыли. Я сама смотрю иногда старые фотографии и думаю: неужели это все было с нами?

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *


8 − 7 =