— Илья, как Ваше настроение в начале соревновательного сезона?
— Настроение хорошее, форма тоже.
— Как вы оцениваете свои выступления на первых международных страртах?
— Я доволен своим местом на Кубке России, а прокатом не очень. И это хорошо, значит есть над чем работать. Было бы странно, если бы в середине ноября я уже выполнял все шикарно. Этапы Гран-При это, конечно, хорошо, но по ним никто судить не будет. Впереди главный старт — чемпионат России.
— Вы ощущаете себя в роли лидера сборной в мужском одиночном катании?
— Было бы неправильным сказать, что я ощущаю себя в роли лидера, потому что чемпионата России, на котором все решится, еще не было. В этой роли для нас остается Женя Плющенко, который пока еще никуда не уходил. Он, возможно, примет участие в чемпионате мира, хотя каждый раз на этот счет делает противоречивые заявления.
— Как на сегодняшний момент вы оцениваете свою готовность?
— К основым турнирам я подошел в форме где-то на 85%, потому что мне разрешили варьировать подготовку самому: если что-то болит, то я сам решаю, что и в каком объеме делаю. Будет ли давать такая политика результаты, это мы посмотрим по ходу сезона. Дело в том, если у меня что-то болит, а я продолжаю нагружаться, то все превращается в хроническое недомогание, которое потом лечится месяцами. Это конечно спорт высших достижений, но не хочется быть инвалидом, у которого одна нога короче другой, или к 35 годам перестать ходить. Кому нужны инвалиды, даже если они олимпийские чемпионы?
— Чем Вы можете объяснить большое количество травмированных спортсменов в сборной России в начале этого сезона?
— Большими нагрузками большого спорта. Каждый год вырастают по всему миру фигуристы, которые вынашивают честолюбивые планы, и нам каждый год приходится придумывать что-то новое. Например, Сергей Давыдов, который взял серебро на этапе Гран-При в Китае: его никто никогда не брал в расчет, и вот — второе место. Все это непредсказуемо. Соответственно отсюда идет усиленная нагрузка, в том числе и психическая. Кроме того, вылезают недолеченные в предыдущие сезоны травмы, которые не лечили по-настоящему, а пытались «закопать», чтобы не пропустить сезон, чтобы твое место в сборной не ушло. Кроме того, чтобы быть в форме уже к сентябрю, к контрольным прокатам, в начале сезона все форсируют подготовку — отсюда травмы.
— В форме или на пике формы?
— Создается впечатление, что у нас спортсмен должен быть на пике формы, начиная с сентября и закончивая апрелем: в это время, даже если ночью тебя разбудят, буть добр, исполни все, что предписано нормативами.
— Как у Вас проходит востановление после травмы?
— У меня сегодня есть свой докторский состав, который помогает мне восстанавливаться, следит за реабилитацией. Это люди не относятся к федерации, мои друзья их нашли, и они по большой дружбе работают с моими травмами.
— Что вы имеете ввиду, говоря «мои травмы»?
— У нас травмами называют все, что мешает спортсмену работать, что заставляет пропускать тренировки для восстановления. У меня это надрыв ахиллова сухожилия, надрыв приводящей мышцы, надрыв задней берцовой мышцы, который без конца меня преследует. Конечно, можно такие травмы обезболивать, но организм ко всему привыкает, и через какое-то время обезболивающее восприниматься не будет.
Кроме того, поскольку мы находимся в постоянной гонке, то на эти травмы никто внимания не обращает, и это приводит к плачевным последствиям. Если бы можно было, скажем, два дня отдохнуть и дальше работать с вылеченной ногой, рукой, спиной, было бы замечательно. А у нас считается, если ты проснулся и у тебя ничего не болит, значит ты умер, а если болит — это нормально, а мы, профессиональные спортсмены, просто постоянно врем, чтобы ничего не делать на тренировках.
— При формировании группы для тренировок у Вас есть какие-то предпочтения?
— Нет, мне все равно. Я катаюсь на одном льду с Сашей Успенским, и мне нравится. Что-то я ему подсказал, где-то он мне помог входить в тренировочный процесс. Мне приятно, когда люди на тренировках работают, исполняют элементы. Рабочая обстановка очень помогает.
Так что к составу группы я отношусь спокойно. Такой подход — ненавижу всех, кто лучше меня катается, не дам любыми способами кататься лучше меня — не по мне. Если человек одаренный, и может лучше кататься, то почему ему не помочь? Мышиная возня никому не нужна, она только отрывает силы и время.
— Как проходят Ваши тренировки?
— Утренняя тренировка проходит как раскатка, и продолжается около часа. На ней отрабатываются дорожки, вращения. Перед этим у меня зал — порядка 45 минут: с хореографом мы отрабатываем программу, руки, и небольшая подкачка. Утром на лед переносится в основном работа с хореографом и несложные прыжки. Во второй половине дня еще одна часовая тренировка, но уже более интенсивная, идут сложные прыжки, затем мы прокатываем целиком программы. Не хочу сказать, что этого достаточно на уровне кандидатов в мастера спорта, но при моей подготовке, моем опыте — этого достаточно.
— А как же расхожее мнение, что лед надо «грызть»?
— Ну знаете, можно «грызть» и сломаться в конце концов. Фигурное катание — это эмоциональный вид спорта, в котором существуют подъмы и спады. Если работать на спаде, то можешь «укушаться» этого льда, но лучше кататься не будешь, можно до посинения катать программу, а потом ничего не сделать на соревнованиях.
На мой взгляд, вся тренировка должна проходить на эмоциональном подъеме — это важная составляющая прокатов, это — движение вперед. Я могу сто тысяч раз зайти на четверной прыжок и никогда его не сделать, если эмоционально не готов. И так, думаю, у многих. При этом, я знаю людей, которые работали в 100 раз больше, чем я, но дальше двойного акселя не пошли, потому что нет одаренности. И то, что они часами «грызли» лед — не помогло.
— Какие программы, образы ожидают нас в этом сезоне?
— Короткая программа у меня на музыку «Времена года» Вивальди в обработке и исполнении Ванессы Мэй, произвольная — на музыку из кинофильма «Маска». Я думаю, что эта музыка меня подчеркивает. Надеюсь, что все будет не так, как в прошлом году, когда музыка меня в принципе убивала (короткая на музыку из «Тысячи и одной ночи», произвольная — саундтрек из кинофильма «Матрица»). Тяжелая музыка не воспринималась судьями, лишала возможности бороться с ведущими спортсменами, поскольку вторая оценка не поднималась выше 68 баллов. Но я был после травмы, и менять программу во время сезона было невозможно: мы не успевали ее ни поставить, ни обкатать.
— В этом году кто у Вас постановщик?
— Я сам. Это мои детища, поставленные вместе с хореографом Ириной Калгановой, с которой мы работаем на протяжении вот уже 12 лет.
— Вам присуща достаточно оригинальная, если не сказать опережающая время хореография. Это такая черта характера — быть в авангарде?
— Это желание и требование моего прошлого тренера — Игоря Русакова. Игорь Сергеевич стал прививать нам модерн практически сразу, как только это направление стало появляться в фигурном катании. Сейчас я перехожу к более классическому катанию, на этом настаивает мой нынешний тренер Виктор Николаевич Кудрявцев. Пока я стараюсь два направления совмещать. Поэтому в нынешнем сезоне поставил «Времена года», где стараюсь показать классику, и модерн в произвольной через «Маску», которая более шуточная программа, где я могу не только подурачиться, но и реализовать себя в стиле программ, которые мне ставил покойный Русаков.
Выбор музыки у нас проходит всегда очень жестко. Виктор Николаевич хочет одно, я хочу другое, и сойтись на единой точке бывает очень трудно. Я подбираю под себя то, что чувствую, как катать: музыка всегда была моим выбором, и даже в маленьком возрасте со мной советовались. Другое дело, что не вся музыка хорошо воспринимается судьями на международной арене. Многие из них никак не могут выйти из 80-хгодов, когда они либо сами катались, либо наблюдали фигурное катание по телевизору. Но сейчас идет большая смена поколений, и, может быть, это приведет к тому, что моя музыка и катание будет судьям нравиться. Хотя не знаю, доживу ли до того времени, когда в любительском катании мои программы будут ставить в пример. Очень тяжело ломать стереотипы.
— Вы уже адаптировались к новой системе судейства? Как с ней согласованы Ваши программы?
— У меня очень хорошие консультанты — знакомые Виктора Николаевича (спасибо им большое!), они приходят на тренировки, помогают, подсказывают, где какой шаг поставить. Смысл новой системы, показать не набор сумасшедших шагов, а показать их так, чтобы это оценивалось. Сам я правила читал, и не раз, но не понимаю, что от меня хотят, и в какой последовательности.
Не знаю, добавила ли новая система красоты в фигурное катание, мне кажется, она все свела к шаблонным вариантам: вот «шаблон 4 уровня», вот «шаблон 2 уровня», а это — вообще не наш шаблон. Мы же все время старались отходить от шаблонов и рамок, старались показать фигурное катание, а не рамки, за которые нельзя выкатываться.
— Ваши «коронные» элементы — кораблик в низком седе, либела в правую и левую стороны — как их оценивает система?
— От этих элементов пришлось отказаться и оставить только для показательных программ, так как они не оцениваются. А вращения в обе стороны расцениваются как отдельные вращения первого уровня.
— А что, судьи не видят, что Вы вращаетесь в правую сторону?
— Нет, судьи-то видят, но в правилах прописано, что если смена не на одном месте, то это два разных вращения первого уровня. То есть получается, что у меня на этом вращении огромный минус из-за уровня. Система ориентирована на сложные захваты во вращениях, на сложные волчки «под Ламбьеля». На мой взгляд, она строилась исходя из возможностей американских, швейцарских и французских фигуристов, чтобы им было проще бороться с Евгением Плющенко. Но Женя, как прекрасный фигурист, и Алексей Мишин, как прекрасный специалист, нашли лазейку и сделали все так, что с Плющенко все равно невозможно бороться. Но сейчас Женя не выступает, при этом, как показали первые этапы Гран-При, зарубежные лидеры имеют право на ошибку, а мы — нет.
— Тенденция действительно такова, что если Россия сдаст свои позиции, вернуть их будет нелегко?
— Да, все ведется к тому, чтобы к следующей Олимпиаде вывести Россию из призеров хотя бы в трех из четырех видов фигурного катания. Такое желание можно понять: сколько можно позволять выигрывать России? Хотя,объективно, мы сильнее и талантливее, но… Кто деньги в этот вид спорта вкладывает, тот и хочет их собирать. Тяжело бороться с бизнесом и политикой.
Приезжаешь на турнир и заведомо знаешь, что даже классный прокат не обеспечивает тебе место даже в пятерке. Фигурное катание на мировом уровне настолько уравнялось, что все решает не столько прокат фигуриста, сколько мнение судьи, сидящего за компьютером. Если он видит в тебе свой эталон, то ты получаешь вторую оценку, например 77 баллов. Если нет, то ты никогда не получишь высокую оценку, а получит ее тот, с кем ты соревнуешься. Даже при равном прокате ты сразу проигрываешь 20 баллов, а при неравном с тебя начинают снимать баллы, чтобы выровнять с «эталоном».
А с нас спрашивают место, и никому не интересно, как ты катался, и как тебя судили. Нет места — нет результатов, нет результатов — нет зарплаты. А как можно прожить в наши дни на 2 тысячи рублей в месяц, я не понимаю. Это, кстати, одна из причин по которой я собираюсь заканчивать карьеру в любительском спорте.
— Но ведь, очевидно, что нельзя рассчитывать на одного Евгения Плющенко, даже если он обещал вернуться. Будущих чемпионов нужно «поливать и окучивать»?
— У нас никто ждать не хочет. Политика такая: ты сначала стань чемпионом, а потом мы тебе все дадим. Нам говорят, что зарплату будут получать только те, кто входит в тройку на Европе и мире. А попробуй войди в эту тройку. Я понимаю, конечно,что мы должны туда входить, но «должен» и «входишь» — это разные вещи.
Если спортсмен выиграл, то молодцы все — федерация, школа, тренер, спортсмен, а если проиграл — то виноват один спортсмен. У побед сто отцов, а поражение всегда сирота. И попытка моего тренера встать на мою сторону наталкивается на агрессию: не надо его защищать, с ним надо что-то делать. И так все 22 года, сколько на коньках стою. При этом никаких премий, нормальных зарплат, чтобы как-то жить и выступать. Мы же не во дворе катаемся. Костюмы, врачи, массажисты, я уж не говорю про тренировочные костюмы, нам их никто и не собирается оплачивать. Все стало настолько дорого, что вложения в спорт превышают отдачу, а средства массовой информации все время рассказывают, как спортсмены хорошо живут.
Получается, если ты не выигрываешь, то требовать ничего не можешь, раз ты 10-йв мире, то какие деньги, какая помощь? Вот Светлана Журова заняла 100 тысяч долларов, чтобы подготовиться к Олимпиаде. Хорошо, она выиграла золото, а если бы не стала олимпийской чемпионкой, то всю жизнь бы работала, чтобы долг отдать?
— Спонсоры, фонды поддержки — они вообще есть?
— Фонды есть, но кто эти деньги получает, я не знаю. Говорят, что получают олимпийские чемпионы. Были обещаны средства на развитие вторым-третьим номерам сборной, кто попадает на Олимпиаду. Зарплата, говорили, будет по 70 тысяч рублей. Я этих денег не видел, 9 месяцев получал по 2 тысячи и улыбался. Может быть, это только ко мне такое отношение?
Большое спасибо Илье Авербуху, что он нас не забывает, приглашает в свои проекты, подкидывает периодически какую-то работу, не дает нам загнуться окончательно, дает заработать денежку, которая опять-таки уйдет на фигурное катание.
— Как настроение у Виктора Николаевича Кудрявцева, у которого как у старшего тренера в попечении вся тройка лидеров женского катания, и Вы, практически первый номер мужской?
— Нормально он себя ощущает. Он же профессионал в своем деле, для него это все рабочий момент. Он говорит, что больше консультант, а не тренер: может что-то посоветовать, но основное — вы сами, у вас уже такой уровень, вы взрослые. Заставлять можно в 10, в 15, ну в 18 лет, а дальше без огромного желания все бесполезно.
Если тренировочный процесс не доставляет удовольствия, то нет смысла кататься. Фигурное катание это спорт, где ты на площадке один, и на тебя смотрит масса людей. Даже на тренировке надо вырабатывать в себе это качество, представлять, что вот сидят люди, вот тренер, хореограф. Им должно быть приятно на тебя смотреть. Никому не интересно глядеть, как ты «бабочки» лепишь или лед коньком колотишь с досады.
— Когда Вы закончите карьеру, вы думали, чем будете заниматься?
— Собираюсь поработать в шоу, если будет хороший контаркт. Не знаю, на сколько мне хватит здоровья.
— Вы несколько раз упомянули в разговоре Игоря Русакова. Вы тоскуете?
— Тоскую. Конечно, мне его не хватает. Русаков был одним из немногих людей в фигурном катании, который понимал наш спорт нормально. И еще он понимал спортсменов, никогда не работал с ними на уровне: «Я сказал — ты пошел!». Человеческие отношения одни из определяющих в фигурном катании. Поэтому мне очень его не хватает. Вообще в моей жизни, все хорошие люди, которые мне помогали в фигурном катании, уходят как-то рано. Такая у меня сложилась судьба.
Досье
Илья Климкин
Мастер спорта международного класса. Окончил РГУФК в 2004 году.
Фигурным катанием занимается с 1984 года (СЮП).
Тренеры: Ирина Моисеева, Евгения Зеликова, Эдуард Плинер, Игорь Русаков (с 1991 года), Виктор Кудрявцев (с 2003 года). Хореограф: Ирина Калганова.
Чемпион мира среди юниоров (1999), бронзовый призер чемпионата Европы (2004). Победитель и серебряный призер этапов чемпионской серии Гран-При, Серебряный призер финала чемпионской серии Гран-При, Серебряный призер чемпионата России.