— Елена Владимировна, почему вы вернулись из благополучной Франции в Россию, когда все в это время делали наоборот?
— Потому что я очень скучала, по маме, по Москве, по друзьям. Я вообще такой человек, который не может жить за границей. В любом случае, я должна жить дома, среди своих близких и родных людей. Как говорится: где родился, там и пригодился.
А потом я видела, как им было здесь тяжело, как они напряженно пытаются найти лед, сохранить своих фигуристов, и я не могла остаться в стороне от этого поля битвы. Во Франции и других странах легко работать, потому что никакими проблемами, кроме фигурного катания, ты там не занимаешься. Я бы посмотрела на многих, сейчас успешных за рубежом тренеров, чего бы они добились, если бы им пришлось, как Алексеевой, ежедневно выпрашивать лед, а потом прятать своих спортсменов по туалетам от безумных начальников. Такого и врагу не пожелаешь.
— Какие вы используете критерии при отборе детей в вашу группу?
— В принципе, можно и медведя научить кататься (смеется). А если серьезно, то есть дети способные к коньку, и конечно, мы берем именно таких, у которых есть природное скольжение, что видно сразу. Их все равно придется всему учить, но мы будем учить, как пользоваться тем, что уже дано природой. И конечно, мы смотрим, насколько дети будут эстетично смотреться на льду, потому что должны быть красивая фактура, лицо, пластика.
Раньше мы охотно брали фигуристов с СЮПа, потому что тренеры там очень хорошо давали базовое скольжение. Сейчас тренеров, которые умеют научить этому, можно по пальцам пересчитать. Вообще прошли те времена, когда говорили, что если ничего в фигурном катании не получается, то идите в танцы. Сейчас даже есть тенденция идти сразу в танцы, минуя одиночный этап. Мы эти веяния не разделяем, потому что без школы одиночного катания в танцах тоже ничего не будет. Поэтому мы смотрим не только, как ребенок скользит, а еще как он вращается, как делает спирали, насколько он координирован, потому что им предстоит делать сложные поддержки, которые требуют умения владеть телом.
А вообще-то, какие бы данные у ребенка не были, все решает только трудолюбие спортсмена и терпение их родителей. А вот кто будет чемпионом, это только Бог знает, потому что взросление у всех идет по-разному: один может в 13 лет блистать, а в 17 уже закончить со спортом, а другой наоборот, только к 17 годам расцвести.
— Что сейчас в работе тренера с детьми самое сложное?
— О, это научить дисциплине их родителей! Я помню, что у нас было такое отношение к тренировкам, что опоздать, или не прийти, или отпроситься было невозможно, такое никому в голову просто не приходило. Всегда была высокая самодисциплина. А теперь сплошь и рядом пытаются отпроситься на дачу к бабушке, на день рожденья к тете и т.д. Конечно, это все идет от родителей, у которых нет понимания, куда и зачем они привели своего ребенка, нет понимания ответственности, нет понимания чужого труда, да и своего тоже. У нас бывали случаи, когда родители приводили ребенка в группу и вообще не интересовались, чем он там занимается. Или говорили, что привели в спорт для того, чтобы от армии «откосить». Мы от таких необязательных людей стараемся избавляться, потому что время и силы будут потрачены напрасно. Правда, если ребенок нас чем-то очень привлекает, тогда уже приходится проводить беседы с родителями.
— За столько лет от фигурного катания не устали?
— Да, к концу сезона бывает, что и подташнивает. А так, чтобы все надоело и бросить, то нет, конечно! Я в отпуске где-то на третий уже день начинаю думать про группу, мне хочется вернуться на лед.
— А страшно идти в новый сезон?
— Это всегда ответственно. Но это и надежды, и новые эмоции. Каждый раз я с ужасом думаю, что будем показывать, чем будем удивлять, потому что кажется, что уже все когда-то было поставлено, вся музыка была использована. И приходится находить что-то новое.
— Что для вас является важным в работе? Какие свои качества вы определяете как сильные?
— В принципе, для меня нет мелочей, то есть каждая мелочь для меня важнее всего. Мелочей не должно быть ни в костюмах, ни в программе, ни в отработке элементов. Я должна быть уверена, что каждый жест на своем месте. Я стараюсь все довести до совершенства, поэтому могу постоянно что-то менять, добавлять, убирать. Это может происходить и в середине сезона, когда уже все поставлено и отработано, потому что для нас совершенство — это меняющееся понятие. Совершенству нет предела.
— Как вы подбираете музыку для каждой пары? С чего вы начинаете постановку программы?
— Вообще все пары совершенно разные, они абсолютно индивидуальны, и тут главное — распознать их, понять, в чем они будут хороши, и это из них вытащить. А потом постепенно, год за годом, может быть, что-то менять в образе, дополняя и развивая свое. Я имею в виду даже не то, чтобы учить их кататься, это по ходу пьесы, а раскрывать их как личности. Мне нравится искать с каждой парой ее стиль, вести их по характерам и образам.
А постановка программы уже идет от музыки, если она правильно для пары найдена, то чем больше ее слушаешь, тем больше понимаешь, как ее передать. И сейчас танцы не те, что были, скажем, 10 лет назад. Сейчас техника, которая оценивается наряду с художественным образом, требует очень скрупулезной работы. Постановщик должен придумать связки, вплести их в общую канву программы, отработать каждый фрагмент и прочее. А еще не противоречить правилам, сделать максимальный уровень всех элементов. Я хочу сказать, что всегда по первой просьбе, если есть какая-то проблема, к нам на лед приходят и технические специалисты, и представители Федерации, которые помогают своими советами, потому что правила очень сложны, и есть очень много специфических нюансов.
— Насколько правила поменяли танцы на льду как вид спорта?
— Абсолютно поменяли. Просто кардинально. Раньше было больше постановочной работы. Я когда сейчас смотрю программу Марины Климовой — Сергея Пономаренко на музыку Баха, то даже не замечаю время. Это целостное произведение, прокатанное на одном дыхании. Сегодня тренеры всего мира пытаются достичь такого же, но предписанные элементы ставят свои рамки. Но нам, тренерам, хочется делать такие программы, чтобы от них было впечатление, как раньше. Так спрятать элементы в программе, чтобы никто не мог вспомнить, а были ли элементы. На Олимпиаде в Ванкувере, пожалуй, канадцам в произвольной программе это удалось: она смотрелась на затаенном дыхании.
— Да, но ведь ИСУ новыми правилами хотел добиться, чтобы в танцах на льду было больше спорта. Это получилось?
— Совершенно верно. Танцы на льду стали очень техничным видом фигурного катания, и с введением новых правил дана возможность естественным образом конкурировать друг с другом, карт-бланш дан всем: кто будет лучший, тот и выиграет. И это очень интересно для всех любителей танцев на льду, теперь есть интрига.
— Среди любителей танцев на льду бытует мнение, что в танцевальной среде соперничество более обострено, чем в других видах фигурного катания. Насколько среди тренеров принято помогать друг другу, сотрудничать?
— Конечно, принято. Раньше бывали какие-то обостренные отношения среди тренеров, люди могли не здороваться, не разговаривать друг с другом, и прочее. Сейчас такого нет, все общаются и у нас в стране, и за границей. Да, мы все соперничаем, и тут уже кто сильнее. Но если кто обращается с просьбой: нет льда, можно ли у вас покататься, — то ради Бога, никто не откажет. Может быть, пришло новое поколение людей, воспитанное на правильных моральных позициях. В нашей тренерской среде принято поздравлять друг друга с победами, потому что за каждым успехом стоит колоссальный труд, и все это понимают.
— Вы согласны с тем расхожим утверждением, что юниорское катание — это еще не большой спорт?
— Не согласна. Разве Аделина Сотникова — это не большой спорт?
— Нет, в том смысле, что успех в юниорском возрасте ничего не гарантирует при переходе во взрослый спорт?
— Да, переход — это сложно. Вклиниться в эту очередь юниорам бывает непросто. Но посмотрев последнюю разминку на ЧМ среди юниоров, многие специалисты отметили, что уровень юниорского катания достаточно высок.
— Танцы стали самым сложным видом фигурного катания?
— Борис Федорович (Драбкин — прим. ред.) у нас все подробно изучил, и он тоже утверждает, что танцы — самый сложный вид, потому что нагрузка у танцоров гораздо выше, чем у одиночников, даже несмотря на их прыжки.
Одиночник катается один, как говорится, сам себе хозяин. Обычно тренеры одиночников говорят, что технику прыжка или вращения надо довести до автоматизма. Мы вообще думаем, что довести до автоматизма технику у людей, которые катаются на железках по льду, невозможно. Танцоры должны постоянно контролировать каждый шаг, каждый жест, поворот головы, и по-другому нельзя. Если танцоры даже очень высокого класса ослабят самоконтроль, то это может закончиться не только ошибкой в элементе, но и падением.
Потом, танцоры катаются в близкой позиции, постоянно и разнообразно контактируя друг с другом. А если взять поддержки, которые выполняют танцоры, то у обоих партнеров работают руки, происходит смена положения во всех плоскостях, используются более сложные хваты, входы и выходы из поддержек. Ну, про вращения уже не надо так подробно объяснять, теперь танцоры их делают, как и парники. Плюс ко всему этому создание яркого образа, постоянная четкая позиция, осанка — все это требует от танцоров большого напряжения и самообладания.
— Чемпионат показал, что сейчас в мире самые сильные в танцах на льду спортсмены из группы Шпильбанда и Зуевой. На ваш взгляд, в чем причина их успеха?
Я думаю, что их успех основан на том, что когда Игорь Шпильбанд начал работать в США, то он, как настоящий российский тренер, набрал группу маленьких детей, то есть работать начал с нуля. Я помню, как еще в 2001 году Катя Боброва и Дима Соловьев поехали на международные соревнования по новисам в Лейк-Плесид, где они соревновались с Тессой и Скоттом, которых на старт выводил Игорь.
Шпильбанд создал детскую группу, в которой изначально учил их правильной технике, не переучивая их после других тренеров. Такая тренерская работа «на себя» и дала через 10 лет тот прорыв американо-канадского фигурного катания, который мы сейчас видим. Их пары так и идут друг за другом, потому что никто не бегал от тренера к тренеру, а значит, их не переделывали, не ломали технику, не теряли на это время. Вот и весь секрет.